Сон о моровой язве значение
- Общество
- Медицина
- Отменить
А приводится на ней сон покаявшегося, но не раскаявшегося Раскольникова, который иногда называют:
Вот она с сокращениями:
«Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то… невиданной моровой язве…. Появились какие-то новые … существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. … Никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса».
Поворот
Этот сон и стал тем поворотом для Раскольникова, который открыл для него возможность жить. Вместо истины перед ним появилась Соня, как живой человек, с ее заблуждениями и ошибками, с верными и неверными убеждениями, праведница и грешница. И важным стало то, что она была рядом, что отодвинув свои «хочу», «могу», «должна» и собственные убеждения, она пошла за Раскольниковым на каторгу, потому что нужна была ему, чувствовала свою ответственность за него, за его покаяние, за расплату, понимая, что (может быть и не на прямую) подтолкнула его ко всему этому.
Вместо сложной собственной истины перед Раскольниковым предстал простой человеческий поступок, совершенный для него. Не эгоистичный, не корыстный, поступок для другого в ущерб собственным интересам. Поступок для чужого человека, не для отца, брата или ребенка, а для практически постороннего, без обязательств взаимности, только ради того, чтобы он не остался в одиночестве, чтобы ему было легче.
Истина или гармония
В этот поворотный момент Раскольникову стало понятно, что истин и научных выводов, оправдывающих вражду, разногласия и эгоизм можно придумать миллионы, у каждого они будут свои, и все они будут только разделять. Но можно сделать что-то нужное, без теорий, объяснений и оправданий, просто потому, что так кому-то станет легче. Подвинуться в чем-то своем, для того, что нужно ближнему. И завести, таким образом, верного друга. Именно поэтому, обновленный Раскольников, держа в руках нераскрытую Библию, принесенную Соней, думает: «Разве могут ее убеждения не быть теперь и моими убеждениями? Ее чувства, ее стремления, по крайней мере…». И то, что книга осталась не раскрытой — очень важно. Раскольников принимает веру Сони, не потому, что она кажется ему правильной или полезной, или истинной. Без рассуждений, не раскрывая и не оценивая детали, а только потому, что так Соне будет легче и приятнее.
Истины, правила, должное, нормы, оценки и т.п. — они в наше время только разделяют людей — заставляют отворачиваться и шагать друг ОТ друга. А шагом навстречу является поступок для другого. Читать дальше
Другие психологические ловушки
Источник
Роман Федора Михайловича Достоевского «Преступление и наказание» был написан в 1865-1866 гг. Величайший роман в истории русской и мировой литературы был издан, когда автору исполнилось 45 лет. В. В. Розанов писал о нем: Все остальные произведения Достоевского обширный и разнообразный комментарий к самому совершенному его произведению – “Преступление и наказание”. Общий дух романа, неуловимый, неопределимый, еще гораздо замечательнее всех отдельных поразительных его эпизодов: как – это тайна автора. Колорит этого романа есть новое и удивительное явление во всемирной литературе, есть одно из глубочайших слов, подуманных человеком о себе.
«Преступление и наказание” – самое законченное в своей форме и глубокое по содержанию произведение Достоевского, в котором он выразил свой взгляд на природу человека, его назначение и законы, которым он подчинен как личность.
– Наука же говорит: возлюби, прежде всех, одного себя, ибо все на свете на личном интересе основано, – говорится в романе. В Родионе Раскольникове как будто исчезло все человеческое, и только какая-то звериная хитрость, звериный инстинкт самосохранения дали ему докончить дело и спастись от поимки. Душа его умирала, а зверь был жив.
– Приговор, однако ж, оказался милостивее, чем можно было ожидать, судя по совершенному преступлению, и, может быть, именно потому, что преступник не только не хотел оправдываться, но даже как бы изъявлял желание сам еще более обвинить себя. Все странные и особенные обстоятельства дела были приняты во внимание. Болезненное и бедственное состояние преступника до совершения преступления не подвергалось ни малейшему сомнению. Уже на каторге Раскольников заболел весьма серьезно и лежит в госпитале, в арестантской палате.
Обычно, читатели не обращают внимание на эпилог романа, в котором, содержится сон – предвидение, всецело, как говорит известный современный экономист Валентин Катасонов, автор книг: ««Православное понимание экономики», «Дорога в электронный концлагерь», указующее на наше время.
– Тревога беспредметная и бесцельная в настоящем, а в будущем одна беспрерывная жертва, которою ничего не приобреталось, – вот что предстояло ему на свете. И что в том, что чрез восемь лет ему будет только тридцать два года и можно снова начать еще жить! Зачем ему жить? Что иметь в виду? К чему стремиться? Жить, чтобы существовать? Но он тысячу раз и прежде готов был отдать свое существование за идею, за надежду, даже за фантазию. Одного существования всегда было мало ему; он всегда хотел большего. Может быть, по одной только силе своих желаний он и счел себя тогда человеком, которому более разрешено, чем другому.
– И хотя бы судьба послала ему раскаяние – жгучее раскаяние, разбивающее сердце, отгоняющее сон, такое раскаяние, от ужасных мук которого мерещится петля и омут! О, он бы обрадовался ему! Муки и слезы – ведь это тоже жизнь. Но он не раскаивался в своем преступлении. На второй неделе великого поста пришла ему очередь говеть вместе с своей казармой. Он ходил в церковь молиться вместе с другими. Из-за чего, он и сам не знал того, – произошла однажды ссора. Все разом напали на него с остервенением. – Ты безбожник! Ты в бога не веруешь! – кричали ему. Убить тебя надо.
Он никогда не говорил с ними о боге и о вере, но они хотели убить его как безбожника.
– Он пролежал в больнице весь конец поста и Святую. Уже выздоравливая, он припомнил свои сны, когда еще лежал в жару и бреду. Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований.
Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга.
В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, – но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше.
Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса.
Под подушкой его лежало Евангелие. Он взял его машинально. Эта книга принадлежала Соне, была та самая, из которой она читала ему о воскресении Лазаря. В начале каторги он думал, что она замучит его религией, будет заговаривать о Евангелии и навязывать ему книги. Но, к величайшему его удивлению, она ни разу не заговаривала об этом, ни разу даже не предложила ему Евангелия.
Он сам попросил его у ней незадолго до своей болезни, и она молча принесла ему книгу. До сих пор он ее и не раскрывал. Он не раскрыл ее и теперь, но одна мысль промелькнула в нем: Разве могут ее убеждения не быть теперь и моими убеждениями? Ее чувства, ее стремления, по крайней мере.
Но тут уж начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью.
ПРОРОК В СВОЕМ ОТЕЧЕСТВЕ. ФЕДОР ДОСТОЕВСКИЙ (1821 – 1881)
НЕ НАДЕЙТЕСЬ НА СЛОВА ЛЖИВЫЕ
БЕРЕГИТЕСЬ ЛЖЕПРОРОКОВ
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ВИДЕЛИ БУДУЩЕЕ. ИЕРЕМИЯ
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ВИДЕЛИ БУДУЩЕЕ. ПРОДОЛЖЕНИЕ
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ВИДЕЛИ БУДУЩЕЕ. ИСАИЯ
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ВИДЕЛИ БУДУЩЕЕ. НЕУМОЛИМЫЙ ГНЕВ БОЖИЙ
БУДУЩЕЕ РОССИИ. ПРОРОЧЕСТВА СТАРЦА СЕРАФИМА ВЫРИЦКОГО
ПЯТАЯ ПЕЧАТЬ АПОКАЛИПСИСА
НОВОЕ ПАПСТВО
ВАРФОЛОМЕЕВСКАЯ НОЧЬ
НАРОД И ПУБЛИКА
ФЕДОР ИВАНОВИЧ ТЮТЧЕВ
ДУХОВНАЯ КУЛЬТУРА. ВСТАЕТ КРОВАВАЯ ЗАРЯ
МАЗЕПА. ОБОЛЬСТИТЕЛЬ
МАЗЕПА. АНАФЕМА
Источник
Раскольников и Соня отправились в Сибирь – туда, где на берегу широкой, пустынной реки стоит город, один из административных центров России: в городе крепость, в крепости острог.
Судопроизводство по делу Раскольникова прошло без больших затруднений. Преступник твердо, точно и ясно поддерживал свое показание, не запутывая обстоятельств, не смягчая их в свою пользу, не искажая фактов, не забывая малейшей подробности.
Приговор оказался милостивее, чем можно было ожидать, судя по совершенному преступлению. Все странные и особенные обстоятельства дела были приняты во внимание… Болезненное и бедственное состояние преступника до совершения преступления. То, что он не воспользовался ограбленным. Обстоятельство нечаянного убийства Лизаветы даже послужило примером, подкрепляющим предположение о несовершенно здравом состоянии умственных способностей: человек совершает два убийства и в то же время забывает, что дверь стоит отпертая! Наконец, явка с повинною… Преступник был присужден к каторжной работе второго разряда на срок восьми лет.
Документальное фото. Заковывание каторжан в кандалы в царское время.
«Он смотрел на каторжных товарищей своих и удивлялся: как тоже все они любили жизнь, как они дорожили ею! Именно ему показалось, что в остроге ее еще более любят и ценят, и более дорожат ею, чем на свободе. Каких страшных мук и истязаний не перенесли иные из них, например бродяги! Неужели уж столько может для них значить один какой-нибудь луч солнца, дремучий лес, где-нибудь в неведомой глуши холодный ключ, отмеченный еще с третьего года и о свидании с которым бродяга мечтает, как о свидании с любовницей, видит его во сне, зеленую травку кругом его, поющую птичку в кусте?»
Документальное фото. Каторжане царского времени.
Его же самого не любили и избегали все. Его даже стали под конец ненавидеть. Презирали его, смеялись над его преступлением те, которые были гораздо его преступнее. «Ты барин! – говорили ему. – Тебе ли было с топором ходить; не барское вовсе дело». «Ты безбожник! Ты в бога не веруешь! – кричали ему. Убить тебя надо».
Причина тому есть… «Самый закоренелый и нераскаянный убийца все-таки знает, что он преступник, то есть по совести считает, что он нехорошо поступил, хоть и безо всякого раскаяния».
Неразрешим был для него ещё один вопрос: почему все они так полюбили Соню? Когда она являлась на работах, приходя к Раскольникову, – все снимали шапки, все кланялись: «Матушка, Софья Семеновна, мать ты наша, нежная, болезная!» – говорили эти грубые, клеймёные каторжные этому маленькому и худенькому созданию. Она улыбалась и откланивалась, и все они любили, когда она им улыбалась. Они любили даже ее походку, оборачивались посмотреть ей вслед, как она идёт, и хвалили её; хвалили её даже за то, что она такая маленькая, даже уж не знали, за что похвалить. К ней даже ходили лечиться.
Один год пребывания в каторге из восьми был мертвым:
без раскаяния за содеянный «промах простой».
«ОН БЫЛ БОЛЕН ОТ УЯЗВЛЁННОЙ ГОРДОСТИ».
Эрнст Неизвестный. Иллюстрации к «Преступлению и Наказанию».
О, как бы счастлив он был, если бы мог сам обвинить себя! Он бы снес тогда всё, даже стыд и позор. Но он строго судил себя, и ожесточённая совесть его не нашла никакой особенно ужасной вины в его прошедшем, кроме разве простого промаху,
который со всяким мог случиться.
И хотя бы судьба послала ему раскаяние – жгучее раскаяние, разбивающее сердце, отгоняющее сон, такое раскаяние, от ужасных мук которого мерещится петля и омут! О, он бы обрадовался ему! Муки и слезы – ведь это тоже жизнь. Но он не раскаивался в своем преступлении.
Он страдал тоже от мысли: зачем он тогда себя не убил? Зачем он стоял тогда над рекой и предпочел явку с повинною? Неужели такая сила в этом желании жить и так трудно одолеть его? Одолел же Свидригайлов, боявшийся смерти?»
ЧЕТВЕРТЫЙ СОН РАСКОЛЬНИКОВА — «АПОКАЛИПТИЧЕСКИЙ»…
Ян ван Эйк. «Последний Суд». Фрагмент. 1420—1425.
Городской музей искусств, Нью-Йорк.
«Ему грезилось в болезни, будто весь мир осуждён в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных.
Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одарённые умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали заражённые. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований».
ЧЕТВЕРТЫЙ СОН РАСКОЛЬНИКОВА — «АПОКАЛИПТИЧЕСКИЙ»…
Ян ван Эйк. «Последний Суд». Фрагмент. 1420—1425.
Городской музей искусств, Нью-Йорк.
«Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать».
ЧЕТВЕРТЫЙ СОН РАСКОЛЬНИКОВА — «АПОКАЛИПТИЧЕСКИЙ»…
Ян ван Эйк. «Последний Суд». Фрагмент. 1420—1425.
Городской музей искусств, Нью-Йорк.
«Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга».
,ЧЕТВЁРТЫЙ СОН РАСКОЛЬНИКОВА — «АПОКАЛИПТИЧЕСКИЙ»…
«В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, – но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Вся и всё погибало».
ЧЕТВЕРТЫЙ СОН РАСКОЛЬНИКОВА — «АПОКАЛИПТИЧЕСКИЙ»…
«Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса».
ЧЕТВЕРТЫЙ СОН РАСКОЛЬНИКОВА — «АПОКАЛИПТИЧЕСКИЙ»…
Ян ван Эйк. «Последний Суд». Фрагмент. 1420—1425.
Городской музей искусств, Нью-Йорк.
В Третьем сне Раскольникова все заливал лунный свет. Мертвенный оттенок напоминал о «Последнем дне человечества», что грядёт и непременно свершится, как факт,неотвратимый, неодолимый, всеуничтожающий…
Четвёртому сну удалось расправиться с мертвой мечтой-идеей Будто всю его наивную веру в «арифметику» кто-то «взял за хвост и стряхнул к чёрту». Иначе и быть не могло, потому что ЧЕТЫРЕ – число гармонизации Мироздания и всего, что есть в нём.
Пережив в сновидении катастрофу мирового масштаба, показавшую, сколь наивно, мертво и пусто упование на арифметическое устройство общественной жизни, когда все личное – ничто, Раскольников выздоровел…
На возрождение души ушло СЕМЬ ЛЕТ, как того требует мифологический счет времени. И что же, РАСКОЛЬНИКОВ УЗРЕЛ БОГА? Нет, уже потому что УЗРЕЛ ОН НЕЧТО ИНОЕ…
Эрнст Неизвестный. Иллюстрации к «Преступлению и Наказанию»
«Однажды под вечер совсем уже выздоровевший Раскольников нечаянно подошел к окну и вдруг увидел вдали Соню. Она стояла и как бы чего-то ждала. Что-то как бы пронзило в ту минуту его сердце: он вздрогнул и поскорее отошел от окна. В следующий день Соня не тревожила его беспокойством.
«Ранним утром, часов в шесть, он отправился на работу, на берег реки, где в сарае была обжигательная печь для алебастра и где толкли его. Раскольников вышел из сарая на самый берег… и стал глядеть на широкую и пустынную реку».
«Вдруг подле него очутилась Соня… Они хотели было говорить, но не могли. Слезы стояли в их глазах… но в этих больных и бледных лицах уже сияла заря обновленного будущего, полного воскресения в новую жизнь. ИХ ВОСКРЕСИЛА ЛЮБОВЬ, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого».
ЛЮБОВЬ ЕСТЬ ЯВЛЕНИЕ БОГА?
В романе, по-моему, Раскольникову
эта мысль еще не открылась…
Вид на равнинный берег Иртыша с «горы», на которой стоит Тобольск — столица бескрайней Сибири. Худ. — тобольчанин
Г. С. Бочанов. 1976.
«С высокого берега открывалась широкая окрестность.
С дальнего другого берега чуть слышно доносилась песня. Там, в облитой солнцем необозримой степи, чуть приметными точками чернелись кочевые юрты. Там была свобода и жили другие люди, совсем не похожие на здешних, там как бы самое время остановилось, точно не прошли еще века Авраама и стад его».Раскольников сидел, смотрел неподвижно, не отрываясь; мысль его переходила в созерцание жизни людей, пребывающих в гармонично устроенном мире, где всё, как велят Небо, Земля и Воды, соподчинено, уравновешено, соразмерено друг с другом.Вечность виделась ему и в Петербурге, но другая – глухая, немая, мертвая, нераздельная с Пустотой, что холодом своим убивает человеческую душу. Здесь Вечность была иной – той самой, что свойственна «ЗОЛОТОМУ ВЕКУ» с его полным слиянием с Пространством – безмерностью Земли – и Временем, подчиненным движению Солнца на Небе.
Говорят, после каторги Достоевский написал лучшие романы.
Хорошо зная эти места, думаю, его воображение ,поразила природная первозданность Сибири — бескрайней, свободной.
Вид на Тобольск с поймы Иртыша. Худ. Г. С. Бочанов. 1992.
«Семь лет, только семь лет!
В начале своего счастия, в иные мгновения,
они оба готовы были смотреть на эти семь лет,
как на семь дней.
Он даже и не знал того, что новая жизнь не даром же ему достается, что её надо ещё дорого купить, заплатить за неё великим, будущим подвигом… Но тут уж начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью.
Это могло бы составить тему нового рассказа,–
но теперешний рассказ наш окончен».
Вид из окна мансарды дома в ПЕТЕРБУРГЕ ДОСТОЕВСКОГО.
Наши друзья предложили пожить здесь в Белые ночи 2008 года,
чтобы иметь возможность снимать ДВА ГОРОДА НА НЕВЕ,
ловя «лучи заходящего, зовущего солнца», где Достоевский повелит.
Над нами было не властно бегущее по циферблату время, потому что не нужно было никуда спешить, бояться опоздать, что-то пропустить. Мы жили в полном слиянии с восходами, сумерками, закатами, как представители того будущего человечества, ради которых Достоевский писал свои печальные и страшные романы,.
Нас, снимавших ДВА ГОРОДА НА НЕВЕ, было двое: Марина Бреслав — мой друг прекрасный — и я. Мы всё размечали, выверяли и проверяли, потом Марина уходила на съёмку. В результате было сделано 22 пробега по Петербургу. Представить, как мы были счастливы, просто невозможно.
По мере того, как собирался рабочий материал, я его простраивала композиционно, выверяла по цвету, собирала коллажи. Мои давнишние, чудом уцелевшие плёночные фотографии я тоже использовала, потому что именно они — раритеты — определили то, что делалось сейчас.
Книга ПЕТЕРБУРГ ДОСТОЕВСКОГО О «ВЕКЕ ЗОЛОТОМ» была сделана быстро, но грянул кризис; книжная торговля быстро перестроилась, мне пришлось закрыть своё издательство «ВРЕМЯ — ПРОСТРАНСТВО — АРХИТЕКТУРА», больше ничего не печатать, ибо спрос на книги иссякал и иссяк.
Марина верит, что всё изменится со временем.
Я верю в то, что судьбу человека определяют свыше.
А пока… Спасибо всем участникам ,группы, которые так активно стали заходить ко мне…
Под портиком Исаакиевского собора.
И ещё, не могу об этом умолчать… Идут и грядут реформы в образовании, в которых никто не учтёт, что ДЕТЕЙ НУЖНО «ВОСПИТЫВАТЬ КРАСОТОЙ», ОТ КОТОРОЙ ПРЯМОЙ ПУТЬ ВЕДЁТ К ПОИСКУ ДОБРА И ПРАВДЫ…
<—Седьмое странствование по городу чуть живой, одинокой души
«Кроткая» — фантастический по достоверности рассказ —>
Источник